«Я ста­ра­юсь не вкла­ды­вать идеи и по­сла­ния в [свои] кни­ги.» ↓

Из ин­тер­вью Дж. Р.Р. Мартина

на Пе­тер­бург­ской фан­та­сти­че­ской ас­сам­блее
в 2017 го­ду.

 

Эта ста­тья – по­пыт­ка от­ве­тить на во­прос о при­ро­де фе­но­ме­наль­но­го успе­ха цик­ла «Песнь льда и пла­ме­ни» Джор­джа Мар­ти­на. Этот фе­но­мен за­ни­мал и про­дол­жа­ет за­ни­мать мно­гих, но ни од­но из из­вест­ных мне объ­яс­не­ний не удо­вле­тво­ря­ет ме­ня вполне. По­до­зри­тель­на и са­ма по­ста­нов­ка во­про­са. Ря­до­вой чи­та­тель, увле­ка­ю­щий­ся фэн­те­зи и, соб­ствен­но, со­здав­ший Мар­ти­ну ши­ро­кую по­пу­ляр­ность, вряд ли ре­флек­ти­ру­ет по это­му по­во­ду: ему до­воль­но и вау-эф­фек­та. Дру­гое де­ло «се­рьез­ная кри­ти­ка». Сму­щен­ная соб­ствен­ным ака­де­ми­че­ским сно­биз­мом, не поз­во­ля­ю­щим ей при­зна­вать за мас­со­вой ли­те­ра­ту­рой куль­тур­ной пол­но­цен­но­сти, она, вме­сте с тем, не сме­ет от­ка­зать про­зе Мар­ти­на в ху­до­же­ствен­ном достоинстве. 

Так, ко­лум­нист The Guardian Да­мьен Уо­л­тер пи­шет: “… what G.R.R.M(artin) is doing is producing absolutely masterful pulp fiction. Stories where every character leaps fully formed from the page … ” и т.д. ↓, т.е. утвер­жда­ет, что это «вы­со­ко­проб­ное чти­во», но ка­кие в нем жи­вые и пол­но­кров­ные пер­со­на­жи! Ему по­чти в тех же сло­вах вто­рит из­вест­ная кри­ти­кес­са Га­ли­на Юзе­фо­вич: «… ро­ма­ны Мар­ти­на – это, ко­неч­но, чти­во, но чти­во вы­со­чай­шей про­бы. В на­сквозь вы­ду­ман­ном ска­зоч­ном ми­ре дей­ству­ют жи­вые, убе­ди­тель­ные лю­ди из пло­ти и кро­ви: ин­три­гу­ют, лю­бят, нена­ви­дят, же­нят­ся, ро­жа­ют де­тей, во­ю­ют, уми­ра­ют…» ↓. Вот этот ко­гни­тив­ный дис­со­нанс и вы­зы­ва­ет, как мне ка­жет­ся, оза­бо­чен­ность кри­ти­ков во­про­сом о по­пу­ляр­но­сти Мар­ти­на. Де­ло в сущ­но­сти не в ней, а в том, что мас­со­вость во­все не обя­за­тель­но си­но­ним ху­до­же­ствен­ной непри­тя­за­тель­но­сти. Пер­вым ка­юсь я: Мар­тин за­ста­вил ме­ня пе­ре­сту­пить че­рез мою за­ве­до­мую ан­ти­па­тию к массолиту.

Во­прос о при­чи­нах шкваль­ной по­пу­ляр­но­сти цик­ла – это во­прос «не о том». Тем не ме­нее, при­чи­ны упор­но про­дол­жа­ют ис­кать. На пер­вом ме­сте, ко­неч­но, «ре­а­лизм», скру­пу­лез­ная про­пи­сан­ность ре­а­лий, о чем го­во­рят ре­ши­тель­но все кри­ти­ки. Как буд­то Баль­зак и Зо­ля не ре­а­ли­сты, или хо­тя бы та же Джо­ан Ро­улинг, у ко­то­рой оба ми­ра, маг­лов и вол­шеб­ни­ков, то­же про­ра­бо­та­ны до мель­чай­ших де­та­лей. В чис­ле дру­гих фак­то­ров упо­ми­на­ют неод­но­знач­ность ха­рак­те­ров (чи­тай, «глу­би­ну», как буд­то у дру­гих ав­то­ров сплошь плос­кие фи­гу­ры); остро­ту сю­жет­ных по­во­ро­тов и «клиф­фх­эн­гер­ность», со­зда­ю­щую на­пря­жен­ное чи­та­тель­ское ожи­да­ние; де­тек­тив­ную за­га­доч­ность мно­гих эпи­зо­дов; пе­ре­ме­ну пер­спек­тив по­вест­во­ва­ния, не поз­во­ля­ю­щую за­мы­лить­ся чи­та­тель­ско­му взгля­ду; ну, и все про­чее, что от­но­сят к при­зна­кам мас­со­вой ли­те­ра­ту­ры: сце­ны изощ­рен­но­го на­си­лия, секс, жрат­ва, рос­ко­ше­ства зна­ти, ми­сти­че­ские су­ще­ства и т.д. По­па­да­лись да­же утвер­жде­ния, что чи­та­те­лю на­до­ел изоб­ра­жа­е­мый во мно­гих фэн­те­зий­ных ро­ма­нах иде­а­ли­зи­ро­ван­ный мир Сред­не­ве­ко­вья, а вот Мар­тин по­ка­зал его та­ким, ка­ким он был на са­мом де­ле: же­сто­ким, мрач­ным, изу­вер­ским – и это то­же спо­соб­ство­ва­ло успе­ху его книг.

Все это в мар­ти­нов­ском цик­ле, без­услов­но, на­ли­че­ству­ет, но ни­че­го не объ­яс­ня­ет по су­ще­ству. Хо­тя бы по­то­му, что все эти фак­то­ры чи­та­тель­ско­го успе­ха, в том или ином со­че­та­нии от­но­си­мые и ко мно­гим дру­гим бест­сел­ле­рам весь­ма раз­лич­ных жан­ров, вто­рич­ны и са­ми нуж­да­ют­ся в объ­яс­не­нии: по­че­му, соб­ствен­но, чи­та­тель все это лю­бит? — во­прос, от­вет на ко­то­рый неиз­беж­но за­тя­ги­ва­ет в тря­си­ну пси­хо­ло­гии чи­та­тель­ско­го вос­при­я­тия и мас­со­вой куль­ту­ры. В ду­хе вы­да­ва­е­мо­го за объ­яс­не­ние и вполне без­от­вет­ствен­но­го сте­ба Д. Бы­ко­ва: «… лю­ди лю­бят чи­тать про пыт­ки и еду (про секс мень­ше, по­то­му что секс очень труд­но на­пи­сать). Еда и пыт­ки ему [Мар­ти­ну] уда­ют­ся. Еда и бои. Кровь и жрат­ва.» ↓

Не ста­ну от­ри­цать, что без ссы­лок на че­ло­ве­че­скую при­ро­ду («мы, лю­ди, так устро­е­ны») тут все же не обой­тись, но все пе­ре­чис­лен­ные фак­то­ры, вы­зы­ва­ю­щие чи­та­тель­ский ин­те­рес, во-пер­вых, не спе­ци­фич­ны для про­зы Мар­ти­на, а, во-вто­рых, име­ют глу­бо­кие ан­тро­по­ло­ги­че­ские корни.

Мне пред­став­ля­ет­ся, что го­во­рить нуж­но о но­ва­тор­ской жан­ро­вой при­ро­де цик­ла, по­ис­ти­не уни­каль­ной, ибо имен­но жанр – не за­хва­ты­ва­ю­щие пе­ри­пе­тии сю­же­та са­ми по се­бе, не дра­ма­ти­че­ские сце­ны, не всё но­вые паз­лы, без­услов­но увле­ка­ю­щие чи­та­те­ля, то есть не од­но лишь сю­жет­ное и пред­мет­ное на­пол­не­ние, не слиш­ком в об­щем-то ори­ги­наль­ное: все эти лор­ды, ры­ца­ри, бла­го­род­ные да­мы, бит­вы, за­го­во­ры, дра­ко­ны и пр., – а имен­но жанр, от­кры­ва­ю­щий но­вый для по­пу­ляр­ной ли­те­ра­ту­ры спо­соб вза­и­мо­дей­ствия с чи­та­те­лем и се­рьез­но по­вы­ша­ю­щий ее в ран­ге ху­до­же­ствен­но­сти, обу­сло­вил Мар­ти­ну чи­та­тель­ский успех. Хо­тя мно­гие мо­ти­вы и по­ло­же­ния в про­зе Мар­ти­на яв­но пе­ре­кли­ка­ют­ся, с боль­ше­го или мень­ше­го рас­сто­я­ния, с про­зой ав­то­ров «Дюн», «Вла­сте­ли­на ко­лец» и «Гар­ри Пот­те­ра», да и мно­гих дру­гих ав­то­ров фан­та­сти­че­ских, (квази)исторических, при­клю­чен­че­ских, хор­рор­но-де­тек­тив­ных ро­ма­нов, жанр его «Пес­ни» – дру­гой. До то­го дру­гой, что в бест­сел­ле­ры она вы­шла да­ле­ко не сра­зу: это не бы­ло фэн­те­зи в при­выч­ных ка­но­нах, ко­то­рые ко вре­ме­ни вы­хо­да пер­вой кни­ги уже твер­до усво­ил читатель.

Ко­неч­но, о том, что это «фэн­те­зи но­во­го ти­па», пи­са­ли уже не раз. А но­вое усмат­ри­ва­ли в том, что у ав­то­ра «хва­ти­ло сме­ло­сти» на­ру­шить сло­жив­ши­е­ся ка­но­ны жан­ра: нет борь­бы добра со злом в ка­че­стве фун­да­мен­таль­ной те­мы, нет кве­ста, нет сквоз­ной сю­жет­ной ли­нии и нет ге­роя, на ко­то­ром бы она дер­жа­лась, пер­со­на­жи не укла­ды­ва­ют­ся в лег­ко опо­зна­ва­е­мые ар­хе­ти­пы, а лю­бой из них, неза­ви­си­мо от сте­пе­ни ин­те­ре­са к нему чи­та­те­ля, мо­жет ко­гда угод­но по­гиб­нуть от ру­ки ав­то­ра. За­бе­гая впе­ред, за­ме­чу, что по­вест­во­ва­ние при этом не раз­ва­ли­ва­ет­ся, как это непре­мен­но слу­чи­лось бы, будь это со­чи­не­ние ро­ман­но­го ти­па. У Мар­ти­на это от­нюдь не на­ру­ше­ние при­ня­тых пра­вил иг­ры, а иг­ра по но­вым пра­ви­лам или, ес­ли угод­но, по пра­ви­лам но­во­го жанра.

Глав­ное его от­ли­чие от дру­гой фэн­те­зий­ной клас­си­ки, от­ли­чие кар­ди­наль­ное, со­сто­ит в том, что в нем сни­ма­ет­ся уста­нов­ка на вы­мы­сел. Чи­та­тель с лег­ко­стью необык­но­вен­ной под­да­ет­ся мар­ти­нов­ским ма­ни­пу­ля­ци­ям и на­чи­на­ет все­рьез вы­чис­лять, как дол­го до­би­рал­ся ко­роль Ро­берт из Ко­ро­лев­ской Га­ва­ни в Вин­тер­фелл со всем сво­им обо­зом, кто кем ко­му при­хо­дит­ся, по­че­му «стар­ши­на» Торн нена­ви­дит Джо­на Сноу, где на­хо­дит­ся Лисс и как там все устро­е­но, и со­сто­ит ли mulled wine в род­стве со скан­ди­нав­ским глё­гом. Вы­мыш­лен­ный мир пред­ста­ет как нечто са­мо со­бой ра­зу­ме­ю­ще­е­ся, нечто без­услов­но су­щее на сво­их соб­ствен­ных ос­но­ва­ни­ях, не ор­га­ни­зо­ван­ное ни ав­то­ром, ни ка­ким-ли­бо вер­хов­ным за­мыс­лом. Он разо­мкнут во вре­ме­ни и в про­стран­стве и не втис­нут ни в ка­кой еди­ный сю­жет, вро­де кве­ста или вой­ны про­тив тем­ных сил, по­бе­да в ко­то­рой все­гда неиз­беж­на и ни­ко­гда не на­веч­но, – сю­жет, ко­то­рый мог бы пре­тен­до­вать на его, ми­ра, осмыс­ле­ние. По­вест­во­ва­ние в «Пес­ни льда и пла­ме­ни» – это все­го лишь фраг­мент, в прин­ци­пе, слу­чай­ный, Ис­то­рии, у ко­то­рой нет и не мо­жет быть сю­же­та и ко­то­рую нель­зя ни на­чать, ни за­кон­чить, раз­ве что услов­но, со­чи­нив при­квел с от­ка­том на 12000 лет на­зад во вре­ме­на «пер­вых лю­дей» или обо­рвав ее апо­ка­лип­ти­че­ской ги­бе­лью все­го. Она не име­ет ни це­ли, ни пред­за­дан­но­го смыс­ла. От­сю­да и прин­ци­пи­аль­ная неза­вер­ши­мость цик­ла (см. об этом ста­тью Craig Bernthal “Endless Game of Thrones”: ори­ги­нал ↓; пе­ре­вод ↓).

Мар­тин, ко­неч­но же, пре­крас­но со­зна­ет осо­бен­но­сти сво­е­го жан­ра: вы­не­сен­ное в эпи­граф его вы­ска­зы­ва­ние – то­му пря­мое сви­де­тель­ство: «Я ста­ра­юсь не вкла­ды­вать идеи и по­сла­ния [это так пе­ре­ве­ли messages; мес­седжи бы­ло бы точ­нее – Е.Р.] в [свои] кни­ги.» Воз­ни­ка­ю­щая пе­ред чи­та­те­лем кар­ти­на ми­ра не под­све­че­на ав­то­ром ка­кой-ли­бо мо­раль­ной или со­ци­аль­но-по­ли­ти­че­ской фи­ло­со­фи­ей, рас­ста­нов­ка сил добра и зла не за­да­на, как у Тол­ки­на или Ро­улинг. «Иг­ра пре­сто­лов» – это иг­ра с чи­та­те­лем. Мар­тин во­вле­ка­ет его в иг­ру, в ко­то­рой про­бле­ма при­вне­се­ния в этот мир смыс­ла долж­на по­сто­ян­но ре­шать­ся са­мим чи­та­те­лем, ина­че ему не вы­жить. Не в эту ли эк­зи­стен­ци­аль­ную иг­ру че­ло­век иг­ра­ет в так на­зы­ва­е­мой ре­аль­ной дей­стви­тель­но­сти? Пред­ла­га­ет­ся не соб­ствен­но иг­ра в борь­бу за власть, а иг­ра, яв­ля­ю­ща­я­ся фун­да­мен­таль­ной ан­тро­по­ло­ги­че­ской осо­бен­но­стью че­ло­ве­че­ско­го су­ще­ство­ва­ния. В ми­ре «Иг­ры пре­сто­лов» чи­та­тель по­се­ля­ет­ся как в ми­ре со­вер­шен­но ре­аль­ном, ед­ва ли не бо­лее ре­аль­ном, чем тот, что ему по­ка­зы­ва­ют по телевизору.

Это мощ­ная ил­лю­зия, эф­фект, ко­то­ро­го, на мой взгляд, «Вла­сте­лин ко­лец» и «Гар­ри Пот­тер» не до­сти­га­ют. Сня­тие уста­нов­ки на вы­мы­сел прин­ци­пи­аль­но от­ли­ча­ет «Иг­ру пре­сто­лов» от ро­ма­нов Тол­ки­на и Ро­улинг, яв­ля­ет­ся у Мар­ти­на жан­ро­об­ра­зу­ю­щим на­ча­лом и под­чи­ня­ет се­бе все ас­пек­ты струк­ту­ры и по­э­ти­ки цик­ла. Как же эта от­ме­на фэн­те­зий­ной услов­но­сти реализуется?

В от­ка­зе от ав­тор­ско­го все­вé­де­ния, что вы­ра­жа­ет­ся, преж­де все­го, на струк­тур­ном уровне. По­вест­во­ва­ние ве­дет­ся ис­клю­чи­тель­но в пер­спек­ти­ве то­го или ино­го ге­роя, огра­ни­чен­ной его кру­го­зо­ром (т.н. third-person limited). Имен­но «в пер­спек­ти­ве», а не «от ли­ца». Ав­тор не пре­тен­ду­ет ни на объ­ек­тив­ность изоб­ра­же­ния, ни на ис­тин­ность осмыс­ле­ния со­бы­тий, ни на со­ли­дар­ность с ви́дением пер­со­на­жа. Вот по­че­му каж­дая глав­ка на­сы­ще­на несоб­ствен­но-пря­мой ре­чью: речь нар­ра­то­ра «неса­мо­сто­я­тель­на», сли­ва­ет­ся с внут­рен­ней ре­чью пер­со­на­жа. Кар­ти­на ми­ра воз­ни­ка­ет не по во­ле ав­то­ра, а скла­ды­ва­ет­ся чи­та­те­лем из бес­чис­лен­ных фраг­мен­тов, в ка­лей­до­ско­пе эпи­зо­дов, ка­ки­ми они изоб­ра­жа­ют­ся «с точ­ки зре­ния» ПОВ-пер­со­на­жей, Point-Of-View characters. По­вест­ву­е­мая ис­то­рия да­на, так ска­зать, «в раз­ло­мах», но тем вы­ше чи­та­тель­ское до­ве­рие – всё как в жиз­ни, всё про­ис­хо­дит в ре­аль­ном вре­ме­ни, на гла­зах ПО­Ва или в пре­де­лах то­го, что ему из­вест­но. И опять-та­ки, «как в жиз­ни», мир «Иг­ры пре­сто­лов» не за­крыт, не од­но­зна­чен, мно­го­по­ля­рен и не за­вер­шен. Он не по­стро­ен ав­то­ром по за­ко­нам веч­ной борь­бы добра со злом, то и дру­гое суть ас­пек­ты все­го су­ще­го, нет ни ге­роя ни пра­вед­ни­ка, и вся­кое по­ло­же­ние, вся­кий ха­рак­тер, вся­кое со­бы­тие чре­ва­то раз­ны­ми смыс­ла­ми и про­дол­же­ни­я­ми. Вот го­во­ря­щее са­мо за се­бя сви­де­тель­ство са­мо­го Мартина:

В эпи­ло­ге «Бу­ри ме­чей», тре­тьей кни­ги цик­ла, вы­яс­ня­ет­ся, что лор­да До­ли­ны Ар­ре­на отра­ви­ла его же­на, и тем са­мым по­до­зре­ние, что это сде­лал его ору­же­но­сец Хью, ока­зы­ва­ет­ся неосно­ва­тель­ным. Но Хью убит Го­рой в тур­нир­ном по­един­ке, при­чем пред­на­ме­рен­но, и то­гда воз­ни­ка­ет во­прос: по чье­му при­ка­зу, а зна­чит и за­чем? По это­му по­во­ду есть раз­ные ги­по­те­зы, но сам Мар­тин на во­прос о том, кто «за­ка­зал» Хью, Сер­сея или Ми­зи­нец, от­ве­тил: «Это вполне мог быть лю­бой из этих двух, ре­шать вам. Но Гри­гор [Го­ра] мог это сде­лать и про­сто по­то­му, что он – бру­таль­ное чу­до­ви­ще, и ему не нуж­на при­чи­на, что­бы ко­го-то убить.» ↓

Вряд ли чи­та­тель за­ме­ча­ет, что втя­нут в иг­ру, и что от­сут­ствие од­но­знач­ных про­чте­ний спе­ци­аль­но за­ду­ма­но хит­ро­ум­ным и неправ­до­по­доб­но изоб­ре­та­тель­ным ав­то­ром. Он, чи­та­тель, ока­зы­ва­ет­ся в по­ле при­тя­же­ния са­мой фор­мы по­вест­во­ва­ния. Со­бы­тия и ха­рак­те­ры неод­но­знач­ны по­то­му, что ав­тор и сам за­ра­нее не зна­ет – в дей­стви­тель­но­сти, ко­неч­но, в со­от­вет­ствии со сво­ей по­э­ти­кой, не дол­жен знать или де­ла­ет вид, что не зна­ет – ка­кой фор­тель вы­ки­нет ис­то­рия. А со­вер­ша­ет­ся она, как уже ска­за­но, не по ка­ко­му-то ге­не­раль­но­му пла­ну и не по во­ле ав­то­ра, и от­кры­ва­ет­ся ему лишь по­столь­ку, по­сколь­ку ее фраг­мен­ты пред­став­ле­ны в огра­ни­чен­ном кру­го­зо­ре ПОВов.

Па­ра­док­саль­ным об­ра­зом, от­каз от ав­то­ри­тар­ной по­зи­ции и от ро­ли де­ми­ур­га-ми­ро­стро­и­те­ля по­рож­да­ет в ре­зуль­та­те огром­ную, по­дроб­ней­шую и, по су­ще­ству, без­гра­нич­ную все­лен­ную. Под­счи­та­но, что чис­ло пер­со­на­жей в цик­ле пре­вы­ша­ет две ты­ся­чи – боль­ше, чем в «Че­ло­ве­че­ской ко­ме­дии» или «Ру­гон-Мак­кáрах». От кни­ги к кни­ге рас­тет и чис­ло ПО­Вов, а с тем и мно­же­ство при­чуд­ли­во схо­дя­щих­ся и рас­хо­дя­щих­ся «арок», ло­ка­ций, бла­го­род­ных до­мов и огля­док на предыс­то­рии (т.н. backstories). Упо­мя­ну­тый вы­ше Д. Бы­ков усмот­рел в этом «пе­ре­ход ко­ли­че­ства в ка­че­ство», толь­ко не ска­зал, в ка­кое имен­но. Са­ма эта мас­штаб­ность и «на­сы­щен­ность» вы­мыш­лен­но­го ми­ра, в бук­валь­ном смыс­ле пре­вос­хо­дя­щая во­об­ра­же­ние, уси­ли­ва­ет его «ре­а­лизм», как эту осо­бен­ность по­э­ти­ки цик­ла – неточ­но – име­ну­ют кри­ти­ки, и при­да­ет по­вест­во­ва­нию «эпич­ность». Кри­ти­ка неиз­мен­но от­но­сит мар­ти­нов­ский цикл к жан­ру «эпи­че­ско­го фэн­те­зи», что, ра­зу­ме­ет­ся, да­ле­ко от ис­ти­ны вви­ду от­сут­ствия ге­ро­и­че­ско­го сю­же­та и ти­пич­ных от­ли­чи­тель­ных черт это­го жан­ра, о чем уже до­воль­но ска­за­но выше.

Бес­спор­но, «Песнь льда и пла­ме­ни» – де­ти­ще мас­со­вой куль­ту­ры, но огром­ную по­пу­ляр­ность со­зда­ет ей от­нюдь не толь­ко неква­ли­фи­ци­ро­ван­ный чи­та­тель, ко­то­ро­го при­вле­ка­ют остро­та си­ту­а­ций, ми­сти­че­ские эпи­зо­ды и т.п. и ко­то­рый не ре­флек­ти­ру­ет по по­во­ду ее ху­до­же­ствен­ных до­сто­инств, но и чи­та­тель эс­те­ти­че­ски под­го­тов­лен­ный, ко­то­рый не без сму­ще­ния при­зна­ет­ся, что и его увле­ка­ет это «чти­во». Но это ни в ко­ем слу­чае не чти­во, а ху­до­же­ствен­но пол­но­цен­ное про­из­ве­де­ние. Это, ко­неч­но, от­ра­жа­ет­ся и на язы­ко­вом уровне. Неред­ко утвер­жда­ют, что текст Мар­ти­на – это до­ступ­ное чте­ние, не на­пря­га­ю­щее чи­та­те­ля. Во­все нет! По­ни­ма­ние его, да­же по­ни­ма­ние бук­валь­ных смыс­лов, за­труд­ня­ют и тор­мо­зят бес­чис­лен­ные ар­ха­и­че­ские, на­ме­рен­но ар­ха­и­зи­ро­ван­ные и про­сто ма­ло­упо­тре­би­тель­ные сло­ва и обо­ро­ты ре­чи, ча­сто не сло­вар­ные и не пря­мо за­им­ство­ван­ные из язы­ка «ры­цар­ской эпо­хи», а при­ду­ман­ные ав­то­ром по их об­ра­зу и по­до­бию. Сю­да же от­но­сят­ся фра­зео­ло­гиз­мы и син­так­си­че­ские хо­ды, изоб­ре­тен­ные им для со­зда­ния «сред­не­ве­ко­во­го» сти­ли­сти­че­ско­го ко­ло­ри­та. Не об­лег­ча­ет чте­ние и «нели­ней­ность» повествования.

Дру­гой ас­пект, за­труд­ня­ю­щий чте­ние – а по су­ти, по­ни­ма­ние – это вклю­че­ние в по­вест­во­ва­ние имен и ре­а­лий, ра­нее не упо­мя­ну­тых ли­бо упо­мя­ну­тых вскользь две­сти стра­ниц то­му на­зад, как нечто уже из­вест­ное чи­та­те­лю. Вку­пе с дру­ги­ми неопре­де­лен­но­стя­ми и недо­ска­зан­но­стя­ми это за­став­ля­ет чи­та­те­ля «при­тор­мо­зить» и по­пы­тать­ся ре­кон­стру­и­ро­вать бэк­гра­унд. Это, соб­ствен­но, один из цен­траль­ных при­е­мов Мар­ти­на. Тем са­мым он за­став­ля­ет чи­та­те­ля пе­ре­би­рать по­дроб­но­сти при­ду­ман­но­го им ми­ра, как ес­ли бы это бы­ли ре­аль­ные со­бы­тия, ха­рак­те­ры и об­сто­я­тель­ства из его, чи­та­те­ля, соб­ствен­но­го мира.

И не кон­ча­ет­ся игра …