В некотором роде …

Мой недав­ний пост в фейс­бу­ке вы­звал до­воль­но ожив­лен­ную ре­ак­цию. Мое вни­ма­ние при­влек­ла фра­за в га­зе­те Sigtunabygden (18/10–2017) из ста­тьи о мест­ных тор­гов­цах нар­ко­ти­ка­ми:  Ungdomar, både killar och tjejer, är spring­pojkar åt de äldre. На слух но­си­те­ля рус­ско­го язы­ка зву­чит она по мень­шей ме­ре за­бав­но, а то и во­все как сти­ли­сти­че­ская без­гра­мот­ность. Не столь­ко пред­ви­дя, сколь­ко пред­чув­ствуя воз­мож­ное недо­уме­ние со сто­ро­ны швед­ско­языч­ных френ­дов, я опро­мет­чи­во по­обе­щал за­нять­ся во­про­сом о том, ка­кие за­труд­не­ния, свя­зан­ные с ка­те­го­ри­ей ро­да, мо­гут воз­ни­кать при пе­ре­во­де, и чем в этом от­но­ше­нии свое­об­ра­зен швед­ский. Недо­уме­ния и в са­мом де­ле воз­ник­ли, и те­перь, хо­чешь не хо­чешь, этот пост тре­бу­ет про­дол­же­ния. (Кста­ти, от него от­поч­ко­ва­лась и преды­ду­щая за­мет­ка на этом бло­ге, прав­да, со­всем о другом).

Так вот, мо­их швед­ских дру­зей эта фра­за ни­сколь­ко не сму­ти­ла, и ни­ка­кой ано­ма­лии они в ней не усмот­ре­ли. Не со­мне­ва­юсь, что они чув­ству­ют свой род­ной язык ку­да ост­рее, чем я, и не мо­гу с ни­ми не со­гла­сить­ся. Но им сле­до­ва­ло бы про­явить «язы­ко­вую эм­па­тию» и по­нять, что моя ре­ак­ция не бес­со­дер­жа­тель­на. Воз­мож­но, не я один из чис­ла тех, чей род­ной язык рус­ский, спо­ты­ка­юсь о фра­зы вро­де Som kvinna är man alltid villebråd, хо­тя все мы пре­крас­но  по­ни­ма­ем, что man здесь про­сто-на­про­сто фор­маль­ное под­ле­жа­щее и обо­зна­ча­ет не муж­чи­ну, а, на­обо­рот, жен­щи­ну, на ко­то­рую эти са­мые гад­кие муж­чи­ны охо­тят­ся. (Это à propos кам­па­нии #metoo тоже 😛 ).

По-рус­ски неудоб­но ска­зать Бу­дучи жен­щи­ной, че­ло­век все­гда яв­ля­ет­ся охот­ни­чьей ди­чью.  И уж ни­как не ска­жешь Под­рост­ки, и маль­чи­ки и де­воч­ки, бы­ли у них маль­чи­ка­ми на по­бе­гуш­ках, хо­тя эта фра­за по­чти бук­валь­но вос­про­из­во­дит швед­скую и по син­так­си­су, и по лек­си­че­ско­му со­ста­ву. И во­прос, ко­то­рый при этом, воз­ни­ка­ет, со­сто­ит не в том, как из­бе­жать неле­по­го эф­фек­та в пе­ре­во­де на рус­ский – в дан­ном слу­чае это до­воль­но три­ви­аль­ная за­да­ча, и ва­ри­ан­ты пе­ре­во­да я при­ве­ду в кон­це, – а в том, по­че­му та­кая кон­струк­ция, невоз­мож­ная в рус­ском язы­ке, воз­мож­на в швед­ском *.

Ко­неч­но же нет ни­че­го уди­ви­тель­но­го в том, что  в язы­ке – как в швед­ском, так и в рус­ском – мо­гут быть на­зва­ния лиц по ро­ду де­я­тель­но­сти, пред­по­чти­тель­но или да­же все­гда от­но­си­мые к од­но­му по­лу. Но в этом от­но­ше­нии меж­ду язы­ка­ми есть су­ще­ствен­ные раз­ли­чия. Фра­за про жен­щи­ну не по­то­му непри­ем­ле­ма, что мы уже, сла­ва бо­гу, не жи­вем по по­сло­ви­це «ку­ри­ца не пти­ца, ба­ба не че­ло­век» (хо­тя от пат­ри­ар­халь­ных пред­рас­суд­ков рос­сий­ское об­ще­ство еще не вполне из­бав­ле­но), а по грам­ма­ти­че­ским при­чи­нам. Че­ло­век – муж­ско­го ро­да, жен­щи­на, са­мо со­бой ра­зу­ме­ет­ся, жен­ско­го, а связь меж­ду ро­дом су­ще­стви­тель­но­го, обо­зна­ча­ю­ще­го ли­цо, и по­лом ли­ца, в рус­ском язы­ке очень сильна.

Во всех слу­ча­ях, ко­гда про­фес­сия или род за­ня­тий при­зна­ны и за жен­щи­на­ми то­же, в рус­ском язы­ке есть для это­го от­дель­ные сло­ва, ти­па учи­тель­ни­ца, кра­нов­щи­ца и т.п. Ес­ли в при­зна­нии все же со­хра­ня­ет­ся от­те­нок неко­то­ро­го пре­не­бре­же­ния, то та­кие жен­ские па­ры ока­зы­ва­ют­ся сти­ли­сти­че­ски мар­ки­ро­ван­ны­ми: док­тор­ша, вра­чи­ха, поч­та­льон­ша, судьица. 

Не то в швед­ском! – по той при­чине, что в нем нет грам­ма­ти­че­ско­го муж­ско­го и жен­ско­го ро­да. О та­ких су­ще­стви­тель­ных, на­зы­ва­ю­щих ли­цо по ро­ду за­ня­тий, как bagare, läkare, lärare, författare, brevbärare, нель­зя ска­зать, что они ”manliga till formen”, как утвер­жда­ет ав­тор од­но­го из ком­мен­та­ри­ев. Все они – об­ще­го ро­да. На­про­тив, в рус­ском язы­ке все они  муж­ские. От­но­ше­ние меж­ду ро­дом су­ще­стви­тель­но­го и по­лом в швед­ском язы­ке не про­яв­ле­но. В швед­ских сло­вах, с опре­де­лен­но­стью ука­зы­ва­ю­щих на пол ли­ца, он обо­зна­ча­ет­ся не ка­те­го­ри­ей ро­да, а лек­си­че­ски, при по­мо­щи суф­фик­сов –man (polisman, brandman) и –inna, ‑ska (lärarinna, bagerska). Род же у них все тот же, об­щий (т.е. en). В этом кро­ет­ся, как мне ка­жет­ся, од­на из при­чин, по ко­то­рым в швед­ском воз­мож­ны фра­зы, по­доб­ные при­ве­ден­ным вы­ше. Это во-пер­вых. Но есть еще во-вто­рых и в‑третьих:

Итак, во-вто­рых. Ес­ли в швед­ском та­кое сло­во, как sjuksköterska вполне мож­но от­не­сти к муж­чине, то в рус­ском к это­му еще не при­шли. Она – врач / ку­рьер / бух­гал­тер – со­вер­шен­но нор­маль­ные вы­ра­же­ния, хо­тя все эти су­ще­стви­тель­ные муж­ско­го ро­да. Со вре­мен со­вет­ских су­до­рог по подъ­ему сель­ско­го хо­зяй­ства су­ще­ству­ет сло­во до­яр. Но ска­зать Он – мед­сест­ра как-то язык не по­во­ра­чи­ва­ет­ся. Хо­тя по­че­му бы и нет? Ви­ди­мо, сек­сизм в ку­да бо­лее по­лит­кор­рект­ном швед­ском дис­кур­се не так вы­ра­жен, как в рус­ском. И не слу­чай­но в швед­ском по­лу­чи­ло про­пис­ку бес­по­лое ме­сто­име­ние hen, очень, кста­ти, удоб­ное. Но и это еще не все.

По­это­му, в тре­тьих. Вто­рой ком­по­нент в сло­ве медсест­ра не толь­ко обо­зна­ча­ет ли­цо жен­ско­го по­ла в яв­ном ви­де, но и при этом не яв­ля­ет­ся на­зва­ни­ем про­фес­сии или за­ня­тия. Это тер­мин род­ства. Муж­чи­на не мо­жет быть сест­рой. Кста­ти, вряд ли и по-швед­ски мож­но ска­зать Han är sjuksyster, то­гда как Han är sjuksköterska при­ем­ле­мо – т.к. здесь идея по­ла стер­та, во вся­ком слу­чае, стер­та по срав­не­нию с рус­ским «эк­ви­ва­лен­том» это­го сло­ва. Тут не лишне вспом­нить, что преж­де эта про­фес­сия на­зы­ва­лась сест­ра ми­ло­сер­дия. Тем бо­лее ска­зан­ное мож­но от­не­сти к sprinkpojke в срав­не­нии с маль­чик на по­бе­гуш­ках. В рус­ском язы­ке это имен­но маль­чик, и ска­зать о де­воч­ке, что она маль­чик на по­бе­гуш­ках мож­но раз­ве что иро­ни­че­ски. Но по-рус­ски вполне до­пу­сти­мо ска­зать де­воч­ка на по­бе­гуш­ках, хо­тя пер­вое в де­сять раз бо­лее ча­стот­но, чем вто­рое. В швед­ском же ука­за­ние на пол в этом сло­ве опять-та­ки стер­то, а на пе­ред­ний план вы­сту­па­ет функ­ция, то, чем ли­цо за­ня­то. Как уже ска­за­но, это свя­за­но от­ча­сти с от­сут­стви­ем ка­те­го­рии мужского/женского ро­да в швед­ском язы­ке и сла­бой свя­зью меж­ду ро­дом и по­лом по срав­не­нию с рус­ским, от­ча­сти же по­то­му, что ком­по­нент pojke в этом сло­ве нераз­рыв­но слит с его пер­вой ча­стью, об­ра­зуя еди­ное по­ня­тие. В от­ли­чие от рус­ско­го мед­сест­ра, ко­то­рое лег­ко раз­ла­га­ет­ся на со­став­ные ча­сти **.

Вот ка­кие непро­стые об­сто­я­тель­ства при­хо­дит­ся при­вле­кать для то­го, что­бы от­ве­тить на мой «по­че­муш­ный» во­прос, вы­звав­ший неко­то­рое недо­уме­ние. Ну, а что ка­са­ет­ся пе­ре­во­да фра­зы, с ко­то­рой я на­чал, то pojkar мож­но бла­го­по­луч­но опу­стить: Под­рост­ки, и маль­чи­ки и де­воч­ки, бы­ли у них на по­бе­гуш­ках или, в на­сто­я­щем вре­ме­ни, с гла­го­лом со­сто­ят ли­бо во­об­ще без связ­ки. В за­ви­си­мо­сти от вы­бо­ра сти­ля, маль­чи­ков и де­во­чек на по­бе­гуш­ках мож­но за­ме­нить «рас­сыль­ны­ми» или да­же «ше­стер­ка­ми», на­при­мер, так: В ше­стёр­ках у них бы­ли под­рост­ки, не толь­ко маль­чи­ки, но и де­воч­ки. Вот так пе­ре­вод­чик мо­жет при­бли­жать­ся к как мож­но бо­лее точ­ной пе­ре­да­че ав­тор­ской ин­тен­ции – пе­ре­во­дя не сло­ва, а смысл. Ре­зуль­тат – по­след­ний из при­ве­ден­ных ва­ри­ан­тов пе­ре­во­да – мо­жет по­ка­за­тья неожи­дан­ным, но по су­ти он хо­ро­шо пе­ре­да­ет смысл ори­ги­на­ла, ни­сколь­ко не про­ти­во­ре­ча его букве.

___________________________

¹⁾ Во­об­ще та­ких кон­струк­ций, ко­то­рые в рус­ском язы­ке с точ­ки зре­ния его но­си­те­ля на­ру­ша­ли бы при­ня­тые нор­мы, в швед­ском нема­ло. На­при­мер, ку­да бóль­шая тер­пи­мость к тав­то­ло­ги­че­ским по­вто­ре­ни­ям. Мо­жет быть в даль­ней­шем воз­ник­нет пе­ре­вод­че­ский по­вод для раз­го­во­ра и о них.

^**) К мед­сест­рам и мед­бра­тьям я еще вер­нусь в от­дель­ной за­мет­ке, т.к. пе­ре­вод швед­ско­го sjuksköterska при­ме­ни­тель­но к муж­чине име­ет свои лю­бо­пыт­ные осо­бен­но­сти, име­ю­щие и ку­да бо­лее ши­ро­кое зна­че­ние. А ме­ха­низм об­ра­зо­ва­ния со­став­ных слов в швед­ском язы­ке – опять же с точ­ки зре­ния пе­ре­во­да швед­ско­го тек­ста на рус­ский – это об­шир­ней­шая и «ар­хи­важ­ная» те­ма, к ко­то­рой я бу­ду об­ра­щать­ся еще не раз.