ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОД СО ШВЕДСКОГО:
АСТРИД ЛИНДГРЕН, ЛУНГИНА, БРАУДЕ И СОВЕТСКАЯ ШКОЛА ПЕРЕВОДА
Споры о русских переводах книжек Астрид Линдгрен ведутся издавна, иногда до взаимного озлобления спорщиков. Чьи лучше – Лилианны Лунгиной или Людмилы Брауде? Рискуя «получить отпор» от поклонников и той и другой, выскажу свою точку зрения: обе хороши! Ошибок, неточностей и просто глухоты предостаточно у обеих. И хотя переводы этих мэтресс (поправь меня, Томми Сеттергрен!) не лишены удачных решений, в целом они не поднимаются выше среднего уровня.
– Для чего я об этом заговорил, когда в этих спорах уже изведено столько чернил и слюны? Не для того же, чтобы лишний раз дать пинка кому-то из признанных «мастеров художественного перевода» и, так сказать, полаять на слона! В конце-концов, эти переводы так или иначе выполняют свою функцию, их читают, и сказки Астрид Линдгрен, похоже, нравятся детям и в таком виде. – Да вот как раз потому и заговорил, что пристальное сравнение переводов художественного текста с оригиналом меня чуть ли не всякий раз озадачивает высокой плотностью ошибок, ничем не оправданных пропусков и отсебятины, случаев нераспознавания аллюзий и реалий, искажений коммуникативной организации текста и просто ляпов на единицу печатной площади. И это даже в тех случаях, когда речь идет о переводчиках, имеющих репутацию профессионалов высочайшей пробы. Вот это вопиющее несоответствие между фактическим качеством переводов и статусом мэтров и поражает, вызывая вопрос, как вообще такие репутации могли сложиться?
К сожалению, ответить на него уже сейчас я не могу, хотя и не свободен от конспирологических подозрений в том, что объяснение следует искать, среди прочего, в причинах конъюнктурного свойства. Некоторые соображения я выскажу в конце этой статьи. Здесь же мне важно в этой связи сказать следующее:
В моем пособии по переводу 1) я призывал: «Изучай работу профессионалов. Сопоставляй параллельные тексты и узнавай ”как это сделано”». Но все более убеждаюсь в том, что совет «учиться у мастеров», при всей его тривиальной неоспоримости, нуждается в дополнении: «Узнавай, как это сделано, но и как этого делать не следует». Иначе говоря, здоровый скептицизм прописан даже в отношении переводов, сделанных признанными и даже прославленными мэтрами. Статус не гарантирует безупречности, а повышенная въедливость и упрямая воля всегда докапываться до полного и точного смысла оригинала – это одна из главных доблестей переводчика.
Ну, а ближайшим поводом для этих заметок послужило вот что. Посты о русских переводах Астрид Линдгрен, немедленно обрастающие множеством комментариев, время от времени появляются и в моей ленте. Один из недавних касался перевода короткого пассажа из ”Britt-Mari lättar sitt hjärta”, другой – рифмованной двустрочной приговорки из ”Pippi Långstrump i Söderhavet” 2). По поводу первого из них, требующего распознавания и адекватного перевода аллюзии, я имел неосторожность ввязаться в дискуссию, после чего меня, не без вызова, попросили предложить собственный перевод, «правильный». Я посулил, но до сих пор не исполнил. Пример, затронутый во втором посте показывает, как незначительная вроде бы неточность в одном месте может отозваться искажениями в других. Авторов постов эти переводы не удовлетворили – и, на мой взгляд, совершенно справедливо. Поддавшись профессиональному зуду решать переводческие трудности, я захотел попробовать предложить что-нибудь поудачнее. В этой заметке я прокомментирую первый из упомянутых постов, а второй отложу до следующей, чтобы не получилось уж слишком пространно для одного раза.
Утраченные аллюзии
Автор поста привела цитату из следующего фрагмента в переводе Л. Брауде (см. прим. 2):
– Я справлюсь со всеми предметами, — клянется Сванте, этот неизлечимый оптимист. Но папа говорит, что Сванте принадлежит к ордену Святых Последних Дней, члены которого считают, что достаточно начать учиться и читать запоем в мае.
и усомнилась в том, что в оригинале в самом деле орден, предположив, что это «советский перевод» и что это слово вставлено редактором в порядке борьбы с религиозной пропагандой. Даже и без знакомства с текстом оригинала она верно почувствовала, что в переводе что-то не так. В остальном же она не вполне права. Хотя о переводе Л. Брауде в самом деле можно сказать, что он «советской выправки», – из-за постоянного книжного сглаживания стиля, – этот перевод выполнен уже в перестроечные времена и антирелигиозной цензуре наверняка не подвергался. Да и что бы это была за правка, если редактор, заменив в переводе церковь на орден, оставил здесь же Святых и, в той же главке, вечернюю молитву и верующего мужчину. Кроме того, замечание по поводу ордена – сущий пустяк по сравнению с другими ляпами, которые до неузнаваемости искажают смысл этого фрагмента. Хватает их и в окружающем тексте, но о них я скажу позже.
Речь идет о том, что Сванте, младший брат пятнадцатилетней и уже полувзлослой героини повести, изрядный шалопай, получил в школе предупреждения по трем предметам и еще одно по поведению. И вместо того, чтобы разыгрывать глубокое раскаяние, ему следовало бы упорно заниматься, а не тянуть с учебой до конца полугодия. Вот как сестра рассказывает об этом в письме к подруге по переписке:
“Jag ska nog klara upp alla ämnena”, säger Svante som den obotlige optimist han är, men pappa säger att han tillhör De Sista Dagarnas Helige, som tror att det räcker att börja sprängläsa i maj månad.
Разумеется, De Sista Dagarnas Helige не орден, а Церковь Иисуса Христа Святых последних дней 3), то есть мормоны. Сванте конечно же не «принадлежит» к их числу, а члены этой религиозной общины вовсе не считают, что можно начать учиться в мае, как сказано в переводе. Синтаксические отношения здесь безнадежно перевраны: это не мормоны ни с того ни с сего считают нечто несуразное, а Сванте думает, что он успеет нахвататься школьной премудрости и в мае, то есть перед самым концом учебного года. В этом уподоблении Сванте мормонскому «святому», в игре на идее спасения за счет усердия в истинной вере в последние дни, и заключается ирония отца. Кстати, это уподобление еще и подчеркнуто грамматически не вполне правильным употреблением субстантивированного прилагательного helig в форме единственного числа, тогда как в названии Церкви должно быть множественное (Heliga).
Очевидно, что произнося эту фразу, отец не сомневается, что его ирония будет детьми понята. Но перевод-то предназначается для юных русских читательниц, чьи фоновые знания совсем не те, что у шведских. Вряд ли им известно, что такое Церковь святых последних дней, да и из полного текста повести не очень-то ясно, с чего это вдруг папа Хагстрём ввернул в разговор мормонов: нигде больше в книге эта секта не упоминается, и выходит, что это нечто всем известное. В том числе, и шведским детям. В самом деле, в Швеции это движение хорошо известно еще со второй половины 19 века, его миссионеры ходили по домам и были очень аккуратны, вежливы и настойчивы. Но знают ли о нем (или могли знать во времена, когда был издан перевод) русские дети? И даже если знают, смогут ли они распознать иронию в этих «последних днях»?
Мне представляется, что здесь не помешает так называемая «прагматическая адаптация». И хотя она обычно связана с существенным изменением оригинального текста, это совсем не то же самое, что отсебятина, которой кое-где грешит существующий перевод. При этом «адаптируя», нужно не объяснять шутку, а найти равноценный и идиоматичный иронический эквивалент, легко узнаваемый адресатами перевода.
Но прежде, чем предложить такой вариант перевода, обратим внимание и на другие искажения прагматических составляющих смысла в цитированном отрывке. Sprängläsa – это словарное слово. Оно было в старом словаре Д. Милановой, но из двух значений (1. читать запоем; 2. усиленно готовиться к экзамену) переводчица почему-то выбрала первое, переводя слова, а не смысл. Смысл же не в том, что Сванте станет «читать запоем» или «приступит к зубрежке», как предложили в комментариях к посту: этот режим учебы разгильдяю Сванте не свойствен. Поэтому «начать учиться и читать запоем» в переводе противоречит характеру героя и не уместно ни стилистически, ни по смыслу.
К сожалению, и это еще не все замечания.
Слова Сванте следовало бы передать косвенной речью. Вообще говоря, особенность поэтики этой повести в том, что письма Бритт-Мари регулярно сбиваются на объективное повествование «классического» образца в третьем лице, как если бы героиня повести была ее автором, то есть самой Астрид Линдгрен. Диалоги персонажей передаются при этом в прямой речи. Однако в этом отрывке цитируемая якобы дословно реплика Сванте смешивается с косвенной передачей слов отца в одном высказывании от имени героини. И хотя переводчица разделила этот фрагмент на два предложения (чего, впрочем, желательно избежать ради верности стилю оригинала, но так, чтобы весь отрывок не выглядел при этом чересчур громоздким), синтаксис первой фразы должен быть увязан со второй. В оригинале только одно предложение, и поэтому передаваемое Бритт-Мари заявление Сванте не выглядит там как собственно-прямая речь. Кроме того, в переводе опущен малозаметный, но отнюдь не маловажный смысловой акцент nog, имеющий здесь смысл ’уж будьте уверены’ или ’уж как-нибудь’ в ироническом смысле, мол не сомневайтесь, уж точно, наверняка. Наконец, obotlige optimist не нужно было, на мой взгляд, переводить буквально: Сванте нужно не «лечиться», а исправляться – это лучше вписывается в контекст. Вроде бы мелочи, но ведь бог (он же черт), как известно, в деталях.
Теперь можно, наконец, предложить альтернативный вариант перевода этого фрагмента:
Сванте, этот неисправимый оптимист, клянется, что сладит со всеми предметами, уж будьте спокойны. Но по словам папы это все равно что успеть сделаться праведником за неделю до Страшного суда, мол не поздно будет подчитать учебники и в мае.
Я ни в коем случае не настаиваю на том, что это единственный и лучший вариант, но уверен, что он предпочтительней разобранного и «уж точно» куда точнее соответствует оригиналу. Повторю свой излюбленный слоган: переводи не слова, а смысл во всей его прагматической полноте – и все получится.
Раздел для самых выносливых: разбор перевода
Продолжая испытывать ваше терпение, я вынужден тем не менее, подчиняясь логике этих заметок, подвергнуть разбору и другие сомнительные и/или несомненно неприемлемые места в переводе Л. Брауде. Не во всем тексте, конечно, а лишь в одной-единственной главке, из которой взят разобранный фрагмент. В ней всего-то три странички, но …
Vem tror du jag mötte när jag gick hem från skolan i dag? Stig Henningson, varken mer eller mindre. Han såg fortfarande ut som om han rådde om åtminstone halva stan.
“Åhå”, sa han, ”här har vi den kallsinniga Britt-Mari Hagström!”
Как ты думаешь, кого я встретила, возвращаясь сегодня из школы? Не более и не менее как Стига Хеннингсона собственной персоной. Вид у него был по-прежнему такой, словно он владел по крайней мере половиной города.
— Ого! — воскликнул он. — А вот и равнодушная и холодная Бритт Мари Хагстрём!
– Зачем понадобился книжный деепричастный оборот в приятельском и разговорном по тону письме Бритт-Мари? Зачем нужно было, сказав собственной персоной, что здесь хорошо, уместно и достаточно, еще и копировать выражение не более и не менее из оригинала, и тоже в книжной форме? Почему Ого! когда здесь скорее надо Ага! – деланное удивление с некоторой ехидцей. К тому же Ого! диссонирует с продолжением А вот и …, привносящим чужеродный смысл ’тебя-то как раз и ждали’.
”Jag undrar om det inte skulle vara nyttigt med en liten bakelse som motvikt till all syrligheten?”.
— Интересно, может, небольшое пирожное принесет пользу как противовес всей этой иронии и мелкой злобе?
– Нет в оригинале никакой мелкой злобы? Зачем это прибавление? – причем отсебятина тут же смешивается с буквализмом: в противовес и т.д. К тому же заносчивый Стиг Хеннингсон имеет в виду не иронию Бритт-Мари, а именно ее язвительность. Неоправданные прибавления к тексту оригинала можно отметить и в предыдущем отрывке. Вряд ли Стиг хотел описать свойства характера Бритт-Мари: равнодушная и холодная; скорее, он имел в виду ‘неприступная’.
Vi stod nämligen precis utanför Johanssons konditori, och om du bara visste vilka härliga mockabakelser dom har! Endast min fruktansvärda aptit på sötsaker kan förklara att jag följde med honom in. Och inom kortare tid än du kan föreställa dig hade jag satt i mig inte mindre än tre bakelser. Men så kom också eftertankens kranka blekhet strax efteråt i förening med ett lätt magknip. Det hela övergick till verklig förtvivlan, när Bertil kom in för att köpa en ask pastiller och fick se oss sitta där. Inte för att vi hade gjort upp någon överenskommelse oss emellan att inte äta bakelser ihop med någon annan, men ändå! Jag tyckte inte om det. Det såg inte ut som Bertil gjorde det heller. Han var rätt mörk i blicken när han gick ut. Och det gjorde mig så ledsen. Jag kände plötsligt hur innerligt jag egentligen avskydde Stig Henningson, och jag förbannade min aptit, som hade kommit mig att följa med honom på kondis. Men det var så dags då! När man satt där, mätt som en boaorm av bakelser som han skulle betala. Han såg inte ut att ha ont om pengar förresten. Han är tydligen en rik pappas bortskämde lille gosse. En annan, som snålar sig fram på en mager veckopeng som ska räcka till ALLT av denna jordens frestelser, kunde rentav bli avundsjuk när man såg hur vårdslöst han slängde med kronorna. Han rökte friskt också, utan hänsyn till att jag var dotter till hans rektor och möjligen kunde gå med skvaller, och mellan blossen berättade han om vilken urvissen tillställning han varit bjuden på i en familj här i stan. Det var ingen fart på det alls, det var inte ens föräldrafritt. ”Nej”, sa jag, ”här i stan är vi så bakom flötet så vi anser att föräldrar också är människor.
Мы как раз стояли перед кондитерской Юханссона, где, если только тебе известно, выпекают дивные кофейные пирожные. Только мой ужасающий аппетит и неуемная любовь к сластям могут объяснить, зачем я последовала за Стигом в кондитерскую. И можешь представить себе, вскоре я уже проглотила не менее трех пирожных! Но буквально тут же началось бледное, болезненное раскаяние в соединении с легкими коликами в желудке. Все это переросло в подлинное отчаяние, когда в кондитерскую — купить коробочку драже — вошел Бертиль и увидел, что мы там сидим. Хотя мы не договаривались не есть пирожные с кем-то другим, но все-таки! Мне бы это не понравилось. Не похоже, чтобы и Бертилю это пришлось по вкусу. Когда он выходил на улицу, взгляд его был довольно мрачен. И меня это очень огорчило. Я почувствовала вдруг, как, честно говоря, глубоко мое отвращение к Стигу Хеннингсону, и я прокляла свой зверский аппетит, заставивший меня пойти с ним в кондитерскую.
Но нашла время для терзаний! Сидишь тут, налопавшись, как удав, пирожных, за которые Стиг должен расплатиться! Вообще-то он не производит впечатления человека, нуждающегося в деньгах. Он, по-видимому, избалованный сынок богатого папеньки. Любой другой мальчик, который трясется над своими скудными карманными деньгами, выданными на неделю, деньгами, которых должно хватить на ВСЕ соблазны на этой земле, мог бы просто позавидовать Стигу, видя, как тот небрежно швыряется кронами. А еще он, не скрываясь, нагло курил, невзирая на то, что я дочь ректора его школы и, возможно, наябедничаю. И между затяжками он рассказывал, на какую первобытно-вялую вечеринку был приглашен одним здешним семейством. Там вообще не было ни малейшего движения, никакого темпа, и, подумать только, даже родители присутствовали!
— Ну нет, — сказала я, — здесь, в нашем городе, мы этого не понимаем и считаем: родители — тоже люди.
– Тут остается только развести руками. Ни о каком ужасающем аппетите нет речи, а только о неумеренном пристрастии к сладостям: я ужасная сладкоежка. Потом этот зверский аппетит еще и повторяется. Не менее трех … – неуместный буквализм, нужно было целых три. Ну, и, конечно, неузнавание шекспировской цитаты. Это фрагмент из знаменитого монолога Гамлета в шведском переводе: «Så går beslutsamhetens friska hy i eftertankens kranka blekhet» [≈ «Так здоровый цвет лица решимости переходит в болезненную бледность сомнения»]. Как видим, этот монолог известен даже прилежным шведским школьницам. Но что такое бледное, болезненное раскаяние, известно только самой переводчице, и никак не может быть узнано русским читателем в качестве цитаты из Гамлета. Разумеется, это очень твердый орешек, возможно даже неразрешимая трудность, но и придумывать поэтическую бессмыслицу не стоило.
Обычно в таких случаях переводчик вставляет в свой текст уже принятый, канонический перевод цитируемого фрагмента. Но что делать, если им нельзя воспользоваться? Может быть, стоило все же употребить цитату из хрестоматийного пастернаковского перевода, несколько ее переиначив, но не так, чтобы до неузнаваемости. Например, достойно ли смириться с соблазном, иль надо оказать сопротивленье. Сохранить каким-то образом аллюзию, или найти ей более или менее равноценную замену, важно еще и потому, что в устах Бритт-Мари она добавляет кое-что существенное к образу этой девочки из интеллигентной семьи.
Мне бы это не понравилось. В оригинале нет сослагательного наклонения. Скорее всего Бритт-Мари имеет в виду, что она не в восторге от сложившейся ситуации, когда мальчик Бертиль, который ей, как кажется, нравится, застает ее в тесной компании с другим. В переводе же получается, что ей бы не понравилось, если бы ей пришлось договариваться с Бертилем не ходить в кафе с другими мальчиками.
Här i stan är vi så bakom flötet … Это идиома, распознанная и правильно понятая переводчицей. Впрочем, тут можно и не говорить о распознании: эта идиома учтена в старом милановском словаре. Но и при ее переводе следовало бы стремиться к идиоматичности. Так как героиня иронизирует, дескать ее городок провинциальный, а Стиг – столичная штучка, то может быть уместно было бы что-то вроде мы тут отсталые провинциалы … или нам провинциалам этого не понять и т.д.
Эти замечания относятся к переводу большого и синтаксически трудного абзаца, с которым переводчица в целом справилась очень даже неплохо, и можно согласиться с ее решением разделить его на две части, облегчения ради. С другой стороны, этим разрывается «поток сознания» героини, что стилистически значимо: это такое сплошное излияние, связанное с ее гамлетовской рефлексией.
På detta bara log han lite hånfullt, och jag kunde förstå av hans skildring att i Stockholm gick det helt annorlunda till när ungdomar träffas. Om det är sant som han säger, tror jag att jag ska be lite särskilt för dig i min aftonbön hädanefter, kära Kajsa. Men för din egen skull hoppas jag att du har dina vänner i andra kretsar än Stig Henningsons.
В ответ на это он лишь презрительно улыбнулся, и из его рассказа я поняла, что в Стокгольме, когда молодые люди встречаются, все происходит совершенно иначе. Если то, что он говорит, правда, то я отныне в своей вечерней молитве буду особо — немного — молиться и за тебя, дорогая Кайса! Но ради тебя самой надеюсь, что ты и твои друзья вращаетесь совсем в других кругах, нежели Стиг Хеннингсон.
– Кайса, подруга по переписке, живет в столице, и Бритт-Мари, опять-таки не без иронии, выражает надежду, что та не попадет в такую распущенную компанию, как у Стига. Перевод буду особо – немного – молиться и за тебя плох: lite särskilt вовсе не значит «немного». Героиня говорит, что к своей обычной молитве она вдобавок / еще и присоединит просьбу уберечь Кайсу от стигов с их пирожными.
Till sist vacklade jag hem, full av bakelser och ruelse. Jag hade hoppats att hemmets lugna atmosfär skulle göra mig gott. Men si, där fanns ingen lugn atmosfär alls utan tvärtom en mycket laddad sådan. Pappa hade nämligen haft varningskollegium och kom hem och berättade att Svante, den olyckan, skulle få tre varningar i läsämnena plus en varning i ordning. Pappa dundrade och var arg, mamma var ledsen och Svante förkrossad och botfärdig. En dyster tystnad härskade när vi satte oss till bords. Alida sneglade ängsligt på oss när hon kom in med fläskkorven, och Monika tyckte tydligen att det var ledsamt, för hon sa:
”Alla ska prata, allihop på en gång!”
В конце концов я, шатаясь, побрела домой, битком набитая пирожными и угрызениями совести. Я надеялась, что спокойная атмосфера нашего дома благотворно повлияет на меня. Но увы, никакой спокойной атмосферы не было, напротив, она была чрезвычайно накалена. Дело в том, что у папы в школе работала коллегия по предупредительным мерам. Придя домой, папа рассказал, что Сванте, горе наше, получил предупреждения по трем предметам, плюс предупреждение по дисциплине. Рассерженный папа метал громы и молнии, мама была огорчена, а Сванте сокрушен и полон раскаяния. Когда мы сели за стол, воцарилась мрачная тишина. Алида, войдя со свиной колбасой на подносе, боязливо покосилась на нас, а Моника явно подумала, что все очень грустно, и сказала:
— Пусть все говолят, все — слазу!
– … шатаясь, побрела домой выглядит как ненужный буквализм. Пожалуй, точнее было бы просто поплелась или потащилась домой; вряд ли героиня «шаталась» от того, что переела пирожных: ей просто-напросто было тяжело идти. Это, конечно, мое прочтение прагматики ситуации; сознаю, что не бесспорное.
… коллегия по предупредительным мерам – Представляется, что это неоправданная буквалистская обстоятельность. Вряд ли нужно было копировать реалию, которая сегодня, возможно, непонятна даже шведским школьникам, и менее того – адресатам русского перевода. Не исключено, что переводчица хотела сохранить некоторую шведскую специфику, но эту попытку нельзя признать удачной. Думаю, что простое педсовет было бы вполне приемлемым выбором и не выглядело как неуместная русификация. Кстати, неоднократно повторенный Л. Брауде перевод слова rektor как ректор тоже кажется странным. По сути это слово – ложный друг, не распознать который профессиональному переводчику никак нельзя: речь идет о директоре общеобразовательной школы. Возможно, переводчица и в этом случае хотела сохранить реалию, но тогда понадобилось бы пояснительное примечание, но его нет, хотя в книге их целых сто.
… со свиной колбасой на подносе … – Все бы хорошо в переводе этого предложения, но зачем было выдумывать поднос со свиной колбасой, а не сказать: подавая свиные колбаски? Если уж настаивать на точной передаче реалий, то fläskkorven – это очень шведское, очень традиционное блюдо, и никакая не колбаса, а именно отварные колбаски, обычно с пюре из брюквы на гарнир.
Men gravtystnaden fortsatte. Det var den unge syndaren själv som bröt den med ett litet tröstande citat ur Nalle Puh./p>
”Hur som helst”, sa han, “så har vi inte haft någon jordbävning på sistone!”
Но в комнате по-прежнему стояла мертвая тишина. А прервал ее сам юный грешник, процитировав в утешение небольшую фразу из книжки Милна «Винни-Пух и все, все, все…»:
— «Что бы ни случилось, землетрясения у нас в последнее время все же не было!»
– Почему было просто не сказать произнеся как бы в утешение из «Винни-Пуха»? Пояснения бывают нужны там, где без них и в самом деле нельзя обойтись, но про Винни-Пуха знают все русские дети (книжка впервые вышла большим тиражом в пересказе Б. Заходера еще в 1960 г. и тысячу раз переиздавалась), и вставлять сюда обстоятельное пояснение с указанием имени автора по-моему совершенно излишне. Впрочем, это может быть не добавление переводчика, а след неизжитой советской манеры редактирования.
… litet в первой фразе употреблено как прагматический акцент, как бы, вроде бы в утешение. Его следовало бы отразить и в переводе: пропуск неоправдан.
Стоит отметить, что реплику Сванте Л. Брауде перевела почти слово в слово по Заходеру, и это правильно: это канонический перевод, и он узнаваем детьми.
Då gav mamma till ett litet fnitter. Och så måste pappa dra på mun. Sen lyfte vi bordet. Och sen gick det lite lättare med fläskkorven, även om jag med mina tre mockabakelser inte kunde göra den full rättvisa. Efter detta blev vi så upplivade, så att när småbarnen hade gått och lagt sig bjöd pappa oss andra på bio. Han påstod visserligen att det var emot all mänsklig ordning att bjuda Svante, men den stackarn var så ångerfull, och när han hade lovat bot och bättring fick han gå med.
Тут мама слегка хихикнула. Тогда и папе пришлось усмехнуться. Затем мы все вместе приподняли стол. А потом уже, когда мы ели свиную колбасу, стало чуточку легче, даже несмотря на то, что я, съев три кофейных пирожных, не могла полностью воздать должное колбасе. После еды мы так оживились, что когда младшие легли спать, папа пригласил всех старших в кино. Он, разумеется, утверждал, что пригласить Сванте — это противу всех законов человеческих, но бедняга был так преисполнен раскаяния! И когда он пообещал исправиться, ему разрешили пойти вместе с нами.
– Затем мы все вместе приподняли стол. – Об этой семейной традиции Бритт–Мари уже рассказывала в одном из предыдущих писем, но, может быть, здесь стоило бы напомнить, чтó это значит: что «мы опять большая сплоченная семья».
“Nä, snälla rektorskan”, sa Majken, när mamma satte på sig hatten bak och fram och beredde sig att gå. ”Så roligt ska vi i alla fall inte ha.”
“Ja, de här moderna hattarna”, suckade mamma. “Det är minsann inte så lätt att komma ihåg vilket som är fram och vilket som är bak.”
— Э, нет, милая фру ректорша, — сказала Майкен, когда мама надела шляпу задом наперед и приготовилась идти, — такого развлечения нам, во всяком случае, не нужно.
— Ах эти модные шляпы! — вздохнула мама. — Не так уж, право, легко вспомнить, где у них зад, а где перед.
– Э, нет, милая фру ректорша. – вызывает кое-какие сомнения. Если переводить rektor правильно, то в этой фразе должно быть директорша, но это слово в смысле ’жена лица, облеченного званием’ (как в других словах с суффиксом -ша, типа майорша, пасторша, губернаторша) хотя и возможно, но здесь явно неудачно. Между тем, необходимо сохранить единство словоупотребления. Этот пример хорошо показывает, как важно переводить не слова и даже не предложения (они неизменно объявляются в пособиях «единицами перевода»), а произведение как целое. Пожалуй, должность отца и в самом деле придется переводить как «ректор», но пояснение при первом употреблении становится обязательным.
Вставка фру – это верное добавление к оригиналу. Оно подчеркивает особо уважительное обращение: обычно к матери обращаются, мам(а)!, а не госпожа. Это указание на статус г‑жи Хагстрём иронически контрастирует с тем, что такая важная особа собирается выйти в свет в шляпе, надетой задом наперед. Без этого добавления обращение милая ректорша оказалось бы какой-то неуместной фривольностью. Однако употребление прилагательного милая представляет здесь проблему. Snälla в обращении – это не свойство того, к кому обращаются, а апелляция к его/ее благосклонному согласию, что-то вроде ‘ну пожалуйста’. Это скорее милостивая, чем милая. Может быть, надо было переводить: Но сделайте милость / помилосердствуйте / помилуйте, фру ректорша …
Sen gick vi, och vi är nyss hemkomna. Det var en amerikansk fars vi såg, och till min oskrymtade glädje var det en äldre herre som fick en gräddtårta i ansiktet inte mindre än tre gånger. Det är blott alltför sällan man får se det i filmer nuförtiden. Jag skrattade så jag skrek. Jag vet inte varför jag tycker det är så ogement roligt med gräddtårtkastning. Men faktum är att om någon veckotidning skulle hitta på att intervjua mig under rubriken: Nämn någon hemlig dröm ni har! så skulle jag svara: Att få kasta en rejäl gräddtårta i ansiktet på någon. Undra sen på att det blir krig! När folk är såna, menar jag.
Потом мы наконец пошли, а недавно вернулись домой. Мы смотрели американский фарс. И к моей искренней радости, там был один пожилой господин, которому не меньше трех раз швырнули в лицо торт со взбитыми сливками. Такое теперь редко увидишь в фильмах. Я просто орала от жуткого хохота. Не знаю, почему мне кажется, что, когда торт со взбитыми сливками швыряют в лицо, это страшно весело. Но факт остается фактом: если какая-нибудь еженедельная газета захочет взять у меня интервью под рубрикой «Назови свою тайную мечту!», я отвечу:
— Бросить кому-нибудь в лицо настоящий торт со взбитыми сливками!
– Я считаю: после таких слов нечего удивляться, что возникают войны! Если есть еще на свете такие люди, как я.
– … недавно вернулись – Здесь скорее и только сейчас вернулись, как раз вернулись. Пустяковое уточнение, но если неточностей много … Нечувствительность к смысловым акцентам может превратить художественный перевод в простой пересказ сюжета.
… к моей искренней радости. Искренность здесь не при чем. Oskrymtad – слово с пейоративным оттенком. Здесь лучше к моей несдержанной, или может быть даже неприличной, радости (ведь не надо выдавать свой вульгарный вкус).
… орала от жуткого хохота – Почему вместо этого буквального и звучащего искусственно выражения не воспользоваться фразеологизмом надрывалась от хохота или, например, едва не охрипла от хохота?
… торт со взбитыми сливками – Чересчур обстоятельно. Почему не сказать сливочный торт?
… еженедельная газета – Veckotidning здесь не еженедельная газета, а какой-нибудь массовый еженедельный журнальчик, из тех, что обычно лежат в парикмахерских. Здесь же: … захочет взять у меня интервью – Буквальное содержание передано верно, а прагматический смысл – нет. Ирония по поводу нереального предположения стерта; надо бы если бы какому-нибудь еженедельному журнальчику вздумалось и т.д.
… бросить кому-нибудь в лицо настоящий торт со взбитыми сливками … Опять, как во многих других случаях, верно передано буквальное содержание, но прагматика абсолютно не та: выражение бросить в лицо обычно значит сказать что-то нелицеприятное, резкое, в негодовании или гневе. Здесь же имеется в виду просто веселое хулиганство, и потому более уместным было бы швырнуть в физиономию или залепить в физиономию. Ну, и снова эта обстоятельность вкупе с крайне неточным настоящий торт. Что значит rejäl grädtorta? Не настоящий, конечно, а такой здоровенный с массой сливок. Оттенки, оттенки … черт в деталях.
Заключительные два предложения весьма сомнительны. Я считаю … звучит по-резонерски. Да и нет этого в оригинале, как и после таких слов. Это в нем отсутствует и буквально, и по смыслу. Там читаем: Undra sen … и это относится не к каким-то прежде сказанным словам, а к тому, что люди вообще могут быть такими – в порядке самоиронического обобщения по поводу своего собственного поведения в рассказанной ситуации.
Men ambitiös är jag, kom aldrig och säg något annat! Ifall du inte tror det, så vill jag bara tala om att jag sökte plats häromdan. Extraarbete, förstår du! Det stod en annons i tidningen att en driven maskinskriverska kunde få extraarbete om kvällarna. Det var en nystartad maskinskrivningsbyrå här i stan som annonserade.
Но я — девочка с амбициями. Помалкивай и не говори, что это не так! Раз ты мне не веришь, скажу лишь: на днях я искала себе вакантное место. Сверхурочную работу! Понятно?! В газете было объявление, что искусная машинистка может получить сверхурочную работу по вечерам. Объявление поместило вновь открытое в нашем городе машинописное бюро.
– После неверного по существу перевода предыдущего отрывка трудно понять, как этот абзац вяжется с предыдущим пассажем. Здесь вовсе не про амбиции, во всяком случае, не в том смысле, в каком это слово употребляется по-русски. Связь между ними не слишком внятна и в оригинале, но ее следовало продумать, а не прибегать к малоосмысленному буквальному переводу. Здесь переход от иронии к серьезности, что не так уж трудно уловить, если предыдущий отрывок правильно понят. Слово ambitioner, у которого есть не только значение ’претензии (часто завышенные’), но и ‘sund strävan’ (’здоровое стремление повысить свой статус собственными силами’), употреблено в противопоставлении тому впечатлению о легкомыслии и легковесности героини повести, которое она только что сама о себе создала. Вовсе она и не такая: ей присуще вполне здоровое стремление к утверждению своего достоинства. Такое прочтение более отчетливо прорисовывается в соотнесении с целым: вспомним богатенького Стига, чья заносчивость за счет папы не делает его достойным, и свяжем этот отрывок с дальнейшим, где героиня хочет добиться желаемого своим трудом. Помалкивай в этом же отрывке – это какая-то неожиданная грубость, неуместная в обращении к подруге. Опять прагматическая некорректность, возникшая, по-видимому, в контексте «девочки с амбициями». Я бы все это переписал в духе: Но я все-таки не такая пустышка. Да не подумают обо мне что-нибудь другое! А если тебе так показалось, то вот что я тебе скажу. На днях, представь себе, я занималась поисками работы! и т.д. НЕ искала вакантное место: речь не идет об устройстве на постоянную работу, а лишь о возможности подработать по вечерам.
Отмечу также, что здесь нельзя говорить о сверхурочной работе. Речь идет о работе помимо школьных занятий и домашних обязанностей. У школьницы могут быть сверхурочные задания, но не работа для дополнительного заработка сверх обычной оплачиваемой работы. Поэтому лучше было бы просто сказать Вдобавок ко всем моим занятиям!, а förstår du благополучно опустить: представь себе этот призыв прочувствовать ситуацию уже выражает.
… driven maskinskriverska … вероятно следовало бы переводить не так торжественно, не искусная машинистка, а умелая или опытная. Именно в этой тональности следует скорее всего понимать текст объявления. Но в данном случае переводчица сделала правильный выбор. Прилагательное driven содержит еще оттенок смысла ’с энтузиазмом занимающийся своим ремеслом (в том числе и после основной работы)’ – некоторая приподнятость, которую нужно все-таки как-то передать, характеризуя хозяйку машбюро, как вскоре станет ясно. Это еще один пример необходимости соотнесения перевода каждого фрагмента с целым.
Jag tycker inte om att vara fattig. Och du förstår, att när det finns fem barn i en familj så kan det inte bli så där alldeles förfärligt mycket i veckopengar på var och en. Du får inte tro att jag är otacksam. Jag tänker ofta på att det går tusentals oförsörjda barn på Londons gator med flera pålitliga tröstegrunder. Men det hindrar inte att det finns massor av saker som jag skulle vilja ha. Mamma säger visserligen att det finns ingen värre sjukdom än ha-begär och att man är lyckligast om man inte strävar efter det som man inte kan få. Jag försöker nog så gott jag kan att lära mig avstå utan att knota och för det mesta går det riktigt bra, men när jag fick se den där annonsen i tidningen, då slog ha-begäret ut i full blom hos mig Jag har ju faktiskt gått igenom en maskinskrivningskurs, och nu såg jag min chans att fä valuta för kursavgiften och pengar till att köpa mig en ljusblå blus som jag trodde jag behövde.
Я не люблю быть бедной. А ты ведь понимаешь: когда в семье пятеро детей, то каждому достается не так уж жутко много карманных денег на целую неделю. Не думай, что я неблагодарная. Я часто думаю о том, что тысячи беспризорных детей, нуждающихся в помощи, бродят по улицам Лондона. Но это не мешает мне желать множество вещей. Мама, конечно, говорит, что нет худшей болезни на свете, чем жажда иметь, и что человек бывает счастливее, если не стремится к тому, чего нельзя получить. Я изо всех сил пытаюсь научиться избегать подобных желаний и не роптать; большей частью мне это удается. Но когда я увидела в газете объявление о том, что требуется машинистка, в моей душе пышным цветом расцвела жажда иметь.
Я ведь фактически прошла курс машинописи, а теперь у меня появился шанс получить валюту на оплату курсов и деньги, чтобы купить светло-голубую блузку, которая, как я думаю, мне нужна.
– Буквальный перевод Я не люблю быть бедной откровенно плох. В оригинале довольно тонкий изворот смысла, который надо бы уловить и передать. Быть бедным никому не нравится, кроме разве что нищенствующих монахов. Тут подразумевается, что быть таким, как богатый мальчик Стиг, который в начале главы «небрежно швыряется кронами», некрасиво, но и в сравнительно скудном, не «статусном», существовании никакого особого достоинства нет. Так как речь идет о деньгах, – в Швеции принято раз в неделю выдавать детям небольшую сумму на мелкие расходы, – то, может быть, следовало переводить: Мне не нравится считать каждую крону. К тому же быть бедной как-то неуместно в устах девочки, чей папа директор школы, мама — занятая переводчица, и семья содержит прислугу. Здесь опять у Брауде переведены слова, а не смысл. И чтобы найти удовлетворительное решение, нужно переводить не текст, а произведение, постоянно соотносясь с целым. При таком подходе предложенный мной перевод, формально несходный с оригиналом, не покажется отсебятиной: он с этим целым хорошо гармонирует.
… med flera pålitliga tröstegrunder – Это ироническое прибавление в переводе опущено, скорее всего, из-за непонимания синтаксических связей. В оригинале героиня часто думает об уличных детях, утешая себя тем, что хотя она и не может иметь все, что захочет, ей совсем не так плохо как им. Но у нее есть и другие столь же «надежные» утешения. Теряет ли что-нибудь русский текст от такого пропуска? Да, теряет. Пропадает акцент на том, что героиня благородно подавляет в себе желание иметь, но это ей не вполне удается.
… жажда иметь в таком абсолютивном употреблении, без прямого дополнения, звучит коряво. Более уместным было бы идиоматическое русское выражение желание иметь – довольно частотный фразеологизм, у которого такое употребление не редкость.
… фактически прошла курс … – В переводе выделено не то, что в оригинале, и пропозициональная установка искажена. Имея в виду квалификационное требование driven, героиня говорит: Я ведь и в самом деле прошла курс машинописи, то есть «с ”искусностью” у меня все в порядке».
А вот этот фрагмент: у меня появился шанс получить валюту на оплату курсов – это уже грубейший ляп. Речь о том, что курс, который был платным, окупится, если у нее благодаря ему будет заработок, и к тому же она сможет купить себе желаемое. Att få valuta för ngt – это нераспознанная переводчицей идиома, и ни с какой валютой она не связана. Она значит, что какие-то усилия, затраты окупятся, принесут плоды. С учетом того, что пословный перевод порождает бессмыслицу, почему же было не поискать, про что это выражение? Правда, имевшийся на то время, когда делался перевод, шведско-русский словарь Д. Милановой этого значения не приводит, да и вообще эта статья в нем откровенно плохая. Но все же если ты профессиональный переводчик, то найди, докопайся. Это значение ведь было и в старом издании Norstedts stora svenska ordbok, которое было тогда доступно российским переводчикам.
Utan att underrätta någon om mina planer gick jag på eftermiddagen upp på den där renskrivningsbyrån och blev mottagen av en dam med skäggvårta på hakan och min som en härförare. ”Är fröken driven maskinskriverska”, sa hon och såg på mig med mycket tvivlande blick.”O ja, kolossalt driven”, svarade jag glättigt och såg drivnare ut än de flesta.
Никому ничего не сказав о своих планах, я отправилась в полдень в это самое «Бюро переписки начисто» и была принята дамой с поросшей волосами бородавкой на подбородке и с выражением лица, словно у полководца.
— Вы искусная машинистка, фрёкен? — спросила она, глядя на меня с величайшим сомнением во взгляде.
— О да, чрезвычайно искусная, — жизнерадостно ответила я, стараясь выглядеть гораздо искусней, чем большинство других машинисток.
– Это хорошо переведенный отрывок. В частности, выбор перевода прилагательного driven, о чем уже было сказано, представляется правильным, даже если в газетном объявлении оно прочитывается скорее как умелая или опытная. Но искусная лучше увязывается с высокопарной манерой начальственной дамы.
Еще одно замечание касается «Бюро переписки начисто». Сам по себе этот перевод хорош и забавен, но так как это не название, то заключать его в кавычки и писать с заглавной буквы не было необходимости.
“Provskriv här då”, sa skäggvårtedamen och placerade mig vid en skrivmaskin, varefter hon själv gick in i ett annat rum. Jag skred till verket. Du vet att när man skriver maskin så ska fingrarna vila på tangentbordets mellersta rad och därifrån endast göra små utflykter hit och dit i omgivningarna. Ögonen ska man ha på texten, inte på tangentbordet, fingrarna ska själva veta var de hör hemma. Jag lyckades emellertid, utan att jag märkte det, redan från början fumla upp fingrarna på översta tangentraden, och så satte jag i gång med att skriva för glatta livet och hoppades att tanten i rummet bredvid skulle uppskatta när jag slamrade i väg som en kulspruta. Om en liten stund tittade jag efter vad jag hade skrivit. Och på det fina, vita papperet stod följande hjärtskärande faktum:
Q55 Wh48fg uqwi8j O4 3u ui94 koyw5 w9u i71f34 okht.
— Напечатайте тогда пробный текст, — сказала дама с бородавкой и посадила меня возле пишущей машинки, после чего сама вышла в соседнюю комнату. Я подошла к машинке. Ты знаешь, что, когда печатаешь на машинке, пальцы покоятся в среднем ряду клавиатуры и делают оттуда небольшие вылазки туда-сюда вокруг. Глаза не отрываешь от текста, а не от клавиатуры, ведь пальцы сами должны знать, куда им надо. Я между тем умудрилась, сама не заметив этого, уже с самого начала неловко задержать пальцы в верхнем ряду. И вот я начала печатать изо всех сил, надеясь, что тетка в соседней комнате оценит мое старание, когда я, дребезжа, застрочила, словно пулемет, на машинке. Через некоторое время я взглянула на то, что написала. И увидела на красивой белой бумаге следующий душераздирающий текст:
Кв Вх 48 фг укви 8–6 04 Зу уи94 койвб в9у и71ф34 окхт.
– … посадила меня возле пишущей машинки – Ну, не возле, конечно, а усадила меня за машинку. Уточнять, что это пишущая машинка, нет никакой нужды; уже сотню раз ясно, о чем речь.
Ты знаешь, что, когда … – Не очень хороший синтаксис. Да и Ты знаешь … вот так в начале в порядке обращения вряд ли удачно в этом контексте: героиня ведь не просит разделить с ней какие-то ее убеждения или присоединиться к ее мнению. Говоря Du vet att …, она лишь вежливо предполагает, что ее подруга, может быть, знает про технику машинописи. Поэтому лучше было бы Как ты, должно быть, знаешь … или Как тебе, должно быть, известно, когда печатаешь … и т.д. А в сочетании туда-сюда вокруг слово вокруг излишне, это ненужный плеоназм. Переводчица явно хотела как-то отразить употребленное в оригинале i omgivningarna, но в таком случае куда лучше было бы, ради пущей иронии, прибегнуть к дословной передаче: туда-сюда по окрестностям, куда пальцы делают вылазки – продолжая метафору. Это как раз тот случай, когда словарное значение оказывается оптимальным, и такой выбор с вульгарным буквализмом не имеет ничего общего.
… уже с самого начала неловко задержать пальцы и т.д. – Опять чересчур книжно, серьезно и обстоятельно. Бритт-Мари же с самоиронией обо всем этом рассказывает. Может быть лучше было бы угодила пальцами в верхний ряд или, в развитие все той же метафоры, забралась пальцами на верхний ряд (в оригинале ведь это обозначено адвербиальной частицей upp). Дальше перевод выдержан в том же среднелитературном стиле: через некоторое время. Но Om en liten stund в оригинале звучит же совершенно иначе. Den fina, vita papperet здесь не значит красивая бумага, а значит примерно на безупречно белой, девственно чистой или что-то в этом роде. И запятая, поставленная в оригинале между двумя прилагательными, отнюдь не случайна: она значит именно, что бумага (была) хороша своей белизной, пока на ней не появились эти кракозябры. Кстати, о них:
Так как машинка – со шведской клавиатурой, то напечатать то, что приведено в переводе, Бритт-Мари никак не могла. Здесь нужно было сохранить эту галиматью латинскими буквами.
Eller något dylikt. Ingen ska kunna säga på min döda mull att jag inte vet när ett slag är förlorat. Jag insåg att tidpunkten var inne for ett ordnat återtåg, och jag slank ut genom dörren utan att spilla tid på att säga adjö. Men nu efteråt riktigt sörjer jag över att jag inte fick skåda hennes ansiktsuttryck när hon kom tillbaka, damen med skäggvårtan, och såg mitt verk:
Q55 Wh48fg uqwi8j O4 3u ui94 koyw5 w9u i71f34 okht.
Или некое подобие этого. Однако никто не сможет сказать над урной с моим прахом, что я не знаю, когда битва проиграна. Я сочла, что настал момент для организованного отступления, и выскользнула за дверь, не теряя драгоценного времени на то, чтобы попрощаться. Но теперь я уже по-настоящему горюю, что не увидела выражения лица дамы с бородавкой, когда она вернулась и узрела мое произведение:
Кв Вх 48 фг укви 8–6 04 Зу уи94 койв5 в9у и71ф34 окхт.
– Или некое подобие этого. – Снова излишняя, на мой взгляд, книжность. Почему было не сказать: Или что-то вроде того?
… никто не сможет сказать над урной с моим прахом … Нельзя не почувствовать натянутость, искусственность этого выражения. Причина все та же: буквализм. På min döda mull – это идиома, не имеющая в шведском языке такого нарочито экзотического звучания, какое ей придано в переводе. Надо было искать менее маркированное решение, желательно тоже идиоматическое, а не пытаться переводить дословно. Может быть, даже приглушить экспрессию: Но никто даже поминая меня не скажет, что я не знала, когда битва проиграна. Но здесь добавлено для более внятной связи с предшествующим текстом. Далее: Я сочла … тоже звучит по-концелярски. К тому же в оригинале этого нет, а по тону высказывания можно было перевести, например, Тут я поняла или сообразила, что…, непосредственно связывая это предложение с предыдущей репликой, про то, что героиня сразу прекрасно поняла, в каком положении очутилась. По настоящему горюю в этом отрывке тоже слишком маркировано, преувеличено. Тут скорее Теперь мне все-таки жаль … и т.д.
Nu har jag bestämt mig för, dels att den ljusblå blusen var absolut onödig och dels att det hade varit idiotiskt att försöka hinna med mera arbete, när vara snälla lärarinnor så väl sörjer för att man inte ska vara sysslolös om kvällarna. Och dessutom har jag skrivarbete ändå. Tack vare Alida! Alida svarar på friarannonser. Men när hon hade svettats en hel kväll över ett brevsvar och inte kunnat åstadkomma mera än ”jag är rätt tjok och intriserad av vad som helst”, vände hon sig i sin nöd till mig. Först fick jag formligen svära på att inte tala om något för den övriga familjen. Och när jag hade gjort det ryckte hon fram med sin begäran. Stackars Alida, hon är snart 40 år och en glad och moderlig kvinna som så väl skulle behöva ha ett eget hem i stället för att gå här och slita hos oss. Och nu har hon tydligen bestämt sig för att, kosta vad det kosta vill, så ska här skaffas en man. Vi svarar på annonser i ett i ett. För tillfället ligger vi i underhandlingar både med ”Troende man med egna sängkläder” och ”En som prövat livet”. Jag håller på honom med sängkläderna, men jag tror att han som prövat livet gjort det djupaste intrycket på Alida. Han skriver att han ”under år som svunnit längtat efter en ljuv liten kvina att kvitra på min husliga härd”, och Alida bränner av lust att fa sätta i gång med kvittringen. Vissa tecken tyder emellertid på att han som prövat livet har gjort det så pass grundligt, att det inte blir nådigt för den som ska kvittra åt honom i fortsättningen. Så jag gör vad jag kan för att få Alida på bättre tankar och vända sin håg åt den troende.
И вот я решила отказаться от мысли о сверхурочной работе: отчасти потому, что светло-голубая блузка была мне абсолютно не нужна, а отчасти потому, что полным идиотством было бы даже пытаться успеть еще с какой-то дополнительной работой, когда наши милые учительницы и без того заботятся о том, как бы мы не сидели праздно по вечерам. Кроме того, у меня есть все-таки дополнительная машинописная работа. Благодаря Алиде! Алида интересуется брачными объявлениями и отвечает на них. И когда однажды вечером она потела над ответом на письмо и не могла выжать из себя больше ничего, кроме: «Я жуть какая толстая и интирисуюсь всем, что угодно…», она в своей беде обратилась ко мне. Сначала мне пришлось самым серьезным образом поклясться, что я ничего не скажу всему остальному семейству. А когда я поклялась, она раскрыла мне свои карты. Бедная Алида — ей скоро исполнится сорок лет, она веселая и по-матерински добрая женщина, которой следовало бы иметь свой дом вместо того, чтобы надрываться здесь у нас. И теперь она, очевидно, решила — чего бы это ни стоило — раздобыть мужа. Мы аккуратно отвечаем на письма. В настоящее время мы ведем переговоры с «верующим мужчиной, имеющим собственное постельное белье», и с «человеком, испытавшим, что такое жизнь». Мне нравится тот, у кого собственное постельное белье, но, по-моему, тот, испытавший, что такое жизнь, произвел самое глубокое впечатление на Алиду. Он пишет: «В год, что минул, я тосковал по милой маленькой женщине, чирикающей на моем домашнем очаге». И Алида горит желанием заняться чириканьем. Между тем, судя по некоторым признакам, «испытавший, что такое жизнь», сделал это настолько основательно, что судьба не будет благосклонна к той, которая станет чирикать ему в дальнейшем. Я делаю все, что в моих силах, стараясь заставить Алиду изменить свое мнение и обратить свои мысли к «верующему».
– Целый ряд претензий можно предъявить и к переводу этого, заключительного абзаца главы.
Начинать его с И вот … неуместно. Здесь нет ни логики ’и наконец решилась’ или ’настало время’, ни соответствующей интонации. Здесь речь о том, что героиня передумала или, как можно было бы сказать по-шведски, kom på andra (och bättre) tankar. В переводе, стало быть, опять искажена прагматика высказывания. Казалось бы, мелочь, но из таких мелких прагматических погрешностей складывается неряшливое целое. В данном случае вполне можно было использовать словарный эквивалент: Теперь …
… о сверхурочной работе – Это неверно, см. замечание выше.
… наши милые учительницы … Опять snälla переведено как милые, прямо по словарю. Мне кажется, здесь надо было несколько усилить сарказм героини, выбрать более выразительное прилагательное, скажем, добросердечные.
… не сидели праздно по вечерам – Ошибки никакой нет, по почему нужно заставлять героиню выражаться так литературно, а не сказать, например, не сидели по вечерам без дела ? Вообще-то переводчица, возможно, преднамеренно и последовательно делала речь разумной девочки из интеллигентной семьи подчеркнуто литературной, но по-моему она все-таки переборщила.
… у меня есть дополнительная машинописная работа … – Дополнительная к чему? Это неточно, а значит нееверно. Нужно: К тому же я без машинописной работы не сижу или, пожалуй лучше, не осталась.
… больше ничего, кроме … – больше излишне.
… jag är rätt tjok … – Перевод жуть какая толстая сомнителен. Женщина, отвечающая на брачное объявление, пусть малограмотная и наивная, не станет выставлять себя в таком неприглядном виде, а скажет, может быть, малость полноватая (rätt – это не «жуть», а «довольно»), что звучит не так самоуничижительно и в то же время передает просторечную неправильность ее речи.
… всему остальному семейству … – всему излишне; я бы перевел … что я никому в семье ничего не скажу.
… она раскрыла мне свои карты … Это уже не просто стилистический сбой, а искажение смысла и отдает отсебятиной. Ключевым здесь является фразовый глагол ryсkte fram (≈ ’бросилась, рванулась’): когда Бритт-Мари поклялась не выдавать тайну, служанку уже было не удержать от излияний. Эта самая Алида охарактеризована как простодушная, бесхитростная женщина, и нужно было подобрать в переводе что-то, не разрушающее этот образ. Например, … и тут она безудержно мне во всем призналась.
Мне нравится тот, у кого … – Нехорошо. Ну, не то чтобы тот нравился героине, а по ее мнению он был бы предпочтительней для Алиды. Нужно было этот смысл передать, может быть, По мне так тот, у которого … и т.д.
… произвел самое глубокое впечатление на Алиду … Ошибочное прочтение. Не самое глубокое, а более глубокое (из этих двоих). Форма djupaste имеет здесь значение сравнительной, а не превосходной степени. Но если уж была употреблена аналитическая форма превосходной степени, то нужно было прибавить из всех (кандидатов).
Не в год, что минул, а все минувшие годы. Здесь множественное число, что, естественно, соотносится с тем, что этот кандидат «испытал, что такое жизнь». Трудно сказать, в чем причина такой языковой нечуткости у многоопытной переводчицы, которая была также профессором по кафедре скандинавистики, не над урной с ее прахом будь сказано.
… längtat efter en ljuv liten kvina … переведено как тосковал по милой маленькой женщине. Переводчица очень любит прилагательное милая, но как раз здесь оно уместно. А вот эпитет маленькая выглядит странно. Здесь сочетание ljuv liten имеет в виду такую домашнюю прирученность, и liten – это такое уменьшительно-ласкательное употребление. В контексте «моего домашнего очага» следовало, может быть, написать нечто в духе тосковал по милой уютной женушке или даже женщинке. Не настаиваю именно на этом, но уж во всяком случае не годится по маленькой женщине, хотя бы и милой.
А мэтры кто?
Тоже люди, – как сказала бы Бритт-Мари. А людям свойственно ошибаться. Но не до такой же степени?
Тому, кто осилил мой разбор до конца, может показаться, что во всем этом переводе нет живого места. Но это не так. По приведенным фрагментам, а это практически весь текст главы, нетрудно видеть, что в переводе Л. Брауде много вполне приемлемых мест и удачных решений, и его нельзя назвать безоговорочно плохим. И тем не менее он плох или, во всяком случае, не более чем зауряден. Почему именно, было показано в предыдущем разделе: смешение стилей, буквализма с отсебятиной, нераспознавание идиом и ложных друзей, нечуткость к прагматике высказываний, ошибочные прочтения, небрежность в отношении экологии текста – фоновых знаний и мн. др. Вот в этом мн. др. все дело. Грубых ошибок не так уж много, – ремесленный уровень довольно высок, – но тем больше неточностей, небольших, казалось бы, погрешностей, приблизительности. Все это вместе, накапливаясь, создает неряшливое впечатление, даже если эти ошибки и неточности незаметны рядовому читателю.
Одно банальное, но по-видимому справедливое, объяснение этому заключается попросту в том, что компетентность некоторых переводчиков, – не одной лишь Л. Брауде, но и других признанных мэтров, в том числе и Л. Лунгиной, об одном из переводов которой я буду говорить в следующей статье, – сильно преувеличена. Речь идет об особой чуткости к специфике чужих лексических концептов и грамматических конструкций в сопоставлении со своими, к расстановке коммуникативных акцентов, о способности выявлять смысл переводимого текста во всей его прагматической полноте, наконец, просто-напросто о наличии или отсутствии истинного переводческого таланта, как бы этот последний ни определять. В конце-концов, для перевода художественного произведения, к тому же насквозь игрового, ироничного, полного аллюзий и реалий, не сразу очевидных для переводчика и часто неизвестных адресату перевода, – для этого нужна одаренность не меньшая, чем у автора оригинального произведения, хотя и иной природы. А это не каждому дано, как бы ни обходила этот деликатный момент наша политкорректность.
Но, возвращаясь к началу этой статьи, повторю вопрос: как при таком, мягко говоря, невысоком качестве перевода, – и это относится ко многим переводчикам, произведенным в «блестящие мастера», стоит лишь пристально приглядеться к их творениям и сравнить их с оригиналами, – как мог возникнуть такой диссонанс между уровнем их переводческой продукции и их престижем? Сославшись вскользь на конъюнктурные обстоятельства, я имел в виду вот что:
В Советском Союзе, закрытой стране, не читавшей ни на каких иностранных языках, переводчики имели статус культурных героев. Сложился миф о недосягаемых высотах так называемой «советской школы перевода», миф, до сих пор не до конца преодоленный. Героями этой мифологии нередко становились не благодаря выдающемуся переводческому таланту, а благодаря тому, что их переводы соответствовали некоему среднему литературному стандарту, отличаясь гладкостью языка, и отвечали требованиям редакторов и цензуры. Что же касается точности в передаче чужих реалий, умению распознать и передать аллюзии, идиомы, то к этому особых претензий не предъявлялось. Соври или просто пропусти – никто и не заметит. Легко допускалась отсебятина – она же «художественная правда», – часто заменявшая понимание или представлявшая собой путь наименьшего сопротивления при переводе, например, каламбурного текста. Переводчики, которые формировались в рамках этой «школы», так или иначе оказывались ее заложниками.
Теперь же «недостатки» их переводов, случается, механистически оправдывают тем, что не было хороших словарей, не было доступа к источникам на переводимом языке, знакомство с реалиями тамошней жизни могло быть только книжным – за рубеж не пускали, переводы искажали редакторы и цензоры по идеологическим соображениям и т.д. Но школа, дескать, была – и выдающаяся.
Но нельзя обойти молчанием и другой аспект. Эта «школа» была эксклюзивной замкнутой кастой, к которой причисляли только «избранных». Это были те, кому доставались хорошо оплачиваемые заказы и кому разрешалось впервые вводить в читательский оборот имена, о которых читатель знал только понаслышке, но вызывавшие острый интерес. Большую роль в получении доступа в этот круг играли именно внешние обстоятельства, например, такие особенности биографии, как заграничное, но не подвергшееся порицанию, прошлое, происхождение из знатной культурной или высокопоставленной семьи, способность идти на компромиссы и т.п. Вот они-то и оказывались в ореоле этого мифа, независимо от истинного качества их переводов. Читатель же в массе своей не мог сверить их с оригиналом и с жадностью поедал все, чем его потчевали. Вот так и складывались эти репутации.
___________________________
1) https://rivelis.eu/downloads/master-klass/
2) В переводах на русский: «Бритт-Мари изливает душу» (1999, Л. Брауде) и «Пеппи Длинныйчулок в стране Веселии» (1968, Л. Лунгина) / «Пиппи Длинныйчулок на острове Куррекурредутов» (1993, Л. Брауде). Первую из этих книг Л. Лунгина по-видимому не переводила.
3) Таково принятое русское название этого религиозного движения. Мне оно представляется не вполне точным. Saints в английском самоназвании этого движения – это не святые в обычном понимании этого термина, т.е. не канонизированные праведники, а вообще все приверженцы этого вероучения, провозглашающего возврат к первоосновам христианства – залог их спасения в «последние дни» перед концом мира. Я, однако, следую здесь традиции, так как для перевода этого фрагмента это несущественно: название этой Церкви в нем, как мы увидим, употреблено не будет.